В стране вновь выдвинулся на передний план старый «фронт» борьбы между крестьянством и властью — «борьба за урожай», а точнее борьба за хлеб независимо от урожая или неурожая. Практически полностью изъятые за 1928—1930 гг. «невидимые» хлебные запасы крестьян поставили их в прямую зависимость от урожая данного года. Неплохой урожай зерновых 1930 г., дополненный последними запасами деревни, вычищенными при раскулачивании, позволили сталинскому руководству объявить о получении невиданного урожая, начать небывалый вывоз зерна на внешний рынок (48,4 млн центнеров!). При этом были даже предоставлены льготы колхозам в очередных хлебозаготовках, а также соответственно увеличены обязательства для единоличников, чтобы тем самым побуждать их к коллективизации. Из-за засухи в пяти важнейших зерновых районах страны урожай 1931 г. оказался пониженным, но это не уменьшило план государственных хлебозаготовок, которые стали проводиться как первоочередное задание, выполняемое буквально с первых обмолотов, без оплаты труда колхозников, создания семенного фонда и необходимых запасов для самих колхозов. И вновь за рубеж было экспортировано 51,8 млн ц. К октябрю, когда в России кончается время земледельческих работ, стало ясно, что деревня остается на зиму без хлеба12.
В зерновых районах, особенно на Украине, официально называемые «продовольственные трудности» перерастали в настоящий голод, предопределивший основные события 1932 г. в деревне. Этим же объясняется и характер документов ОГПУ 1932 г. — обстоятельные спецсводки о происходящем в деревне. Таких практически больше не будет в информационных документах ОГПУ. Однако не следует, что «спецсводки» 1932 г. сравнялись полнотой и точностью сообщений со старыми сводками: сообщения о голоде преуменьшались и часто сводились к отдельным примерам, уход из колхозов приписывался воздействию кулаков, хотя и о фактическом положении дел все же сообщалось.
В первой же публикуемой нами сводке СПО ОГПУ о колхозном строительстве, по данным на 15 января 1932 г., была изложена официальная трактовка новых форм противостояния крестьян государственному насилию. Первая вина возлагалась на «низовые, а в ряде случаев и районные совпарторганизации», которые «вплотную не подошли к вопросу организационно-хозяйственного укрепления колхозов» и проявили «оппортунизм» и «политическую близорукость» «в несвоевременном (?!) выполнении многими колхозами обязательств перед государством» и не смогли
12
«своевременно выявить и разоблачить классового врага»... Отмечались «крайне слабые темпы сдачи хлеба колхозами таких районов, как Украина, ЦЧО, СКК», то есть основных зерновых районов страны, «слабая организация и учет труда», «уравниловка» и «поедоцкое распределение доходов», а также «расшатывание трудовой колхозной дисциплины, усиление рваческих тенденций и выходы из колхозов». Все эти пороки, оказывается, «умело используются кулачеством для усиления антиколхозной деятельности...» (док. № 1). Такова была официальная концепция сопротивления колхозного крестьянства возросшему сверх всякого предела насилию государственных хлебозаготовок.
В действительности, вся полнота ответственности за состояние коллективных хозяйств того времени лежала на сталинском руководстве — на насильственной коллективизации крестьянских хозяйств, на безмерном форсировании и подчиненности новых форм производства посторонним целям, наконец, на полном игнорировании условий крестьянской жизни. Бросается в глаза совершенно искаженная трактовка распределения сельскохозяйственной продукции в колхозах по едокам: «...в организации и учете труда при активном участии кулацко-зажиточных элементов фиксируются многочисленные факты распределения доходов по едокам». Обращалось внимание на «факты распределения доходов по едокам по инициативе правлений колхозов...» (док. № 1). В действительности же, в условиях нагрянувшего голода, когда селение оказывалось перед угрозой вымирания, распределение хлеба по едокам было естественным и необходимым. Это было хорошо всем известной традиционной нормой сельской жизни. Таким образом, перед нами характерное для сталинской политики объявление «кулацкой», «контрреволюционной» любой попытки самозащиты и протеста населения.
Сообщения о «продовольственных затруднениях» нарастали в сводках ОГПУ с наступлением весны, что соответствовало специфике деревенского голода, поскольку к марту—апрелю никаких запасов хлеба у большинства крестьян обычно не оставалось. Вместе с тем расширялась и территория «продовольственных трудностей», захватывая новые районы — Средней Волги, Урала, Западной и Восточной Сибири, Дальнего Востока и др. (см. док. № 8, 12, 14, 17, 18, 19, 21 и 22). В спецсообщении из Уральской области от 8 марта сообщалось, например, о колхозе, где «уже 3 недели как нет хлеба», «зарегистрированы случаи опухоли на почве голода». В другом колхозе «...появилось массовое заболевание и опухоли», так как «кончился запас... колхозники, в том числе и школьники, сидят голодные ...со слезами приходят в правление и просят хотя [бы] фунт хлеба». Между собою говорят: «Надо бросать работу и уходить куда глаза глядят» (док. № 8).
Приведем сведения по Северо-Кавказскому краю из обширной сводки на 1 апреля (док. № 12): в земледельческих районах к началу апреля общее число голодающих достигло 1869 человек, зарегистрировано «смертей от голода — 8, опуханий — 6, употребления в пищу падали и суррогатов — 45 случаев, покушений на самоубийство — 2». Учтем, что речь идет лишь о зарегистрированных случаях, что само по себе свидетельствовало о неполной информации, ибо несчастья и беды всегда меньше регистрируются властями. Справка о положении в селах Украины начиналась с оговорки, «по неполным данным», в крестьянских семьях к началу апреля было «83 случая опухания от голода, 6 смертей». В ЦЧО хлеб, полученный по 600 г на трудодень, колхозники съели к середине февраля и,
13
«не имея средств для его покупки, ходят по дворам и просят милостыню... Отмечены случаи заболевания семей колхозников и опухания детей». Из Нижнего Поволжья сообщали, что в северных (зерновых) районах с декабря 1931 г. 1230 семей колхозников испытывают «острые прод-затруднения», что зарегистрированы 20 случаев опухания, 3 случая смертности и 1 случай покушения на самоубийство (док. № 12).
Сводка о продовольственных трудностях в деревне не могла обойти и связанных с ними потерь в поголовье рабочего скота, остающегося еще основной тягловой силой на сельхозработах. Из-за недостатка кормов падеж лошадей исчислялся в тысячах и даже десятках тысяч голов, а сохранившееся поголовье на Украине оценивалось как непригодное для работ на 50%. Сходным было состояние тягла накануне весеннего сева и в других районах страны (см. док. №12).
Нарастание конфликта между сталинским режимом и крестьянством стало неизбежным и важнейшим фактором развития деревенских событий в 1932 г. Полуголодное, а местами и просто голодное существование и колхозного, и единоличного крестьянства, продолжающееся разрушение реального производства ставили сельское хозяйство страны перед катастрофой. Все это не могло не вызвать активного протеста обманутого и ограбленного крестьянства.
Массовые выступления колхозного крестьянства возобновились еще в октябре—декабре 1931 г. Характер этих выступлений первоначально был местным и ограничивался требованиями преодоления угрозы голода. В Нижне-Волжском крае, как сообщала январская спецсводка, было «40 сел, где ежедневно в правления колхозов являются группы колхозников (от 10 до 60 чел.), преимущественно женщины, с категорическими требованиями выдачи хлеба и угрозами расправы по адресу членов правления». Отрицательные настроения проявлялись также в массовых невыходах на работу, в разборах обобществленного скота и имущества; «неорганизованном», то есть самовольном отходничестве на заработки в промышленные районы (док. № 1). Выступления такого типа преобладали и в других районах. На Украине, например, за время с 1 октября 1931 г. по 1 апреля 1932 г. ОПТУ насчитывало 259 выступлений, в которых приняло участие 23 039 человек — в среднем по 80—90 участников. «Резкий рост массовых выступлений... в марте» проявился и в количестве конфликтов — до 145, и в увеличении численности участников до 300— 500 человек в каждом из них (док. № 12). В справке СПО ОГПУ от 5 августа приведены сведения за апрель—июнь 1932 г. с оговоркой, «по неполным данным»: «Во II квартале 1932 г. отмечается значительный рост массовых выступлений...» — 949 против 576 в I кварале13. Более 1500 массовых протестов крестьянства за полугодие свидетельствовали прежде всего о том, что никаких надежд на продовольственную помощь, тем более на спасение от голода, крестьяне не питали.
Нельзя не сказать о том, что массовые выступления традиционно сопровождались физическими расправами с местным начальством, что официально называлось «кулацким террором», а также распространением «листовок» и «анонимок», в которых грамотная часть протестующей деревни пыталась объяснить поведение власти («угроза войны» и т.д.) и призвать к активному сопротивлению. И то, и другое в октябре 1931 — марте 1932 гг. приняло весьма массовый характер и оказалось повсеместным, хотя и не достигло уровня предыдущего года.
14
Требования к местным властям о помощи и попытки стихийного овладения колхозными и другими хранилищами зерна и разных продуктов не решали проблему. Реальное спасение значительная часть крестьянских семей искала и находила в традиционном отходничестве на заработки в города и промышленные районы. С коллективизацией отходничество не прекратилось, но получило «организованный» характер и всемерно поощрялось. Как и до революции, в советское время в крестьянской стране многие работы в городах, в промышленности и на транспорте выполнялись в очень большой мере руками крестьян. Их трудом осуществлялась индустриализация страны. Принятое 5 июля 1931 г. постановление ЦИК и СНК СССР «Об отходничестве» включало разделы, предусматривающие льготы для колхозников-отходников и для отходников-единоличников. Речь шла о налоговых льготах, об обеспечении семей колхозников-отходников «продовольствием и кормовыми средствами в том же количестве, какое получают колхозники», что предполагало оформление контрактов на работы через правления колхозов14.
«Неорганизованным отходничеством» обозначался самостоятельный отъезд на заработки колхозника, часто со всей семьей, без каких-либо обязательств, в том числе без обязательства вернуться. По данным сводки СПО ОГПУ, за январь—февраль 1932 г. «неорганизованно ушло» по 13 районам Одессщины 31 700 колхозников, по 27 районам Днепропет-ровщины — 89 300, по 13 районам Харьковщины — 4600 и по 5 районам Киевщины — 1120. В сумме это составляло 126 720 человек* (док. № 12). Эту цифру СПО ОГПУ повторило в статистической сводке о неорганизованном отходничестве за октябрь 1931 г. — март 1932 г. В примечании к этой статсводке отмечено: «Составлено по неполным данным 12 ПП». Общий итог неорганизованного отходничества колхозников за полугодие на территории всего 12 регионов составил 698 342 человека.
Система ОГПУ на местах насчитывала более 20 полномочных представительств и хотя среди 12-ти приславших сведения об отходниках были ПП Украины, Среднего и Нижнего Поволжья и Московской области, где на стройках находили работу наиболее значительные массы отходников, действительная численность последних была значительно больше. К тому же отхожие заработки для крестьян оставались- необходимыми не только до уборки нового урожая, но и после (см. док. № 19, 21, 55), тем более, что в 1932 г. собрано хлеба было не больше, чем в 1931 г., а хлебозаготовки оказались еще беспощаднее15. «Неорганизованное отходничество» колхозников продолжалось до вылавливания беженцев от голода в 1933 г.
Отходничество на заработки вне колхоза не исчерпывало реакции колхозников на порядки, обрекавшие их на полуголодное и голодное существование. Многие отходники не возвращались в колхозы, что одновременно означало и уход из родного села. Публикуемые нами документы отмечают факты невозвращения «неорганизованных отходников», но не сообщают их численности. Для ответа на этот важный вопрос потребуются специальные исследования.
Теперь обратимся к самому решительному и абсолютно отрицающему сталинский режим в колхозной деревне того времени явлению — к массовым выходам из колхозов крестьян, чьи хозяйства были коллективизиро-
* Отметим, что после сталинских хлебозаготовок в отходничество на заработки отправлялись и единоличники: по 38 районам Украины их оказалось, «по весьма неполным данным», 35,2 тыс. человек, оставивших без обработки 58 907 га земли (док. № 12).
15
ваны в 1930—1931 гг. В октябре 1931 г., то есть в разгар очередных хлебозаготовок, спасением для семей колхозников становился выход из колхозов с изъятием недавно обобществленного скота, прежде всего молочного, земельного участка и инвентаря. Так начинался «отлив из колхозов».
При «выходе» крестьяне должны были подавать в правления колхозов заявления. Примеры наиболее радикальных из них приводились в сводках ОГПУ. Таким, например, было коллективное заявление колхозников с. Кикино Каменского района Средне-Волжского края, ярко воспроизводящее и реальные причины обобществления их хозяйств, и установившиеся порядки. Оно начиналось с сообщения о том, что «добровольного желания о вступлении в члены колхоза не изъявляли никогда, а получилось это под давлением в момент скотозаготовок, когда в нашей деревне разъезжал автомобиль с пулеметами...». Теперь же на опыте крестьяне узнали, что «...потребная норма людям, скоту и на семена и на другие фонды не учтены, ...норму хлеба вывозят, ничего не оставляя нам. Следовательно, можно ли жить при таких условиях? — Ясно, что нет». Результатом этого заявления прежде всего был арест «6 кулацких хозяйств» и «подстрекателей к массовому выходу» (док. Ml).
Статистическая сводка о выходах из колхозов с октября 1931 г. по март 1932 г. определяла, «по неточным данным 20 ПП», их количество в 253 370 хозяйств (семей). Главная неточность состояла в отсутствии данных о выходах на Украине, где «отлив из колхозов» из-за голода был наиболее массовым. В примечаниях к названной статсводке указаны неточности, порожденные, вероятно, какой-то чрезвычайной спешкой. Совершенно очевидно, что общая итоговая сумма выходов должна быть, по крайней мере, удвоена. Тем не менее она может послужить отправной информацией для специального исследования такого важного явления как массовый выход крестьян из колхозов на первый—второй год после насильственной коллективизации.
За голодной зимой в деревне обычно наступает еще более голодная весна. Украинское село кипело от негодования и протеста. Выход из колхозов стал принимать характер массовых выступлений — «волынок». С января до середины мая насчитали 668 волынок, в том числе в марте — 152, в апреле — 282, в первой половине мая — 166. Их основные требования состояли в предоставлении посевного материала (295), хлеба (157) и коров (163). В селах Андрушевка и Париевка Винницкой области крестьяне подняли вооруженное восстание во главе с красным партизаном и бедняком. Органами ГПУ за активное участие в волынках было арестовано 840 человек (док. № 17, 23 и др.). Во второй половине мая крестьянские выступления приняли характер прямой борьбы за хлеб, включая нападения на амбары. «Начиная с 15 мая, ежедневно правление артели посещают группы женщин по 5—10 чел., требуя хлеба». В других селениях «с той же целью» обращались по 60, по 80 и даже по 150 женщин. Были и намерения «отнести детей в сельсоветы»(док. № 22). Волынки были не только на Украине, но и в других районах страны. В Западно-Сибирском крае, как сообщалось в спецсводке от 29 апреля, за январь—март по 14 районам зарегистрированы 22 массовые волынки с числом участников в 785 человек. В апреле было «продзатруднениями охвачено 55 районов, из них в острой форме 30 районов». В 500 колхозах отмечались «факты голодания среди колхозников». Отсюда «рост выходов из колхозов и бег-
16
ство колхозников в города», принявшие массовый характер с февраля 1932 г. (док. № 21).
Как известно, в марте приближается, а местами и начинается весенний сев, что заставило сталинское руководство наряду с репрессиями против «кулацких элементов», якобы агитировавших крестьян за выход из колхозов, пойти на некоторые уступки колхозникам, учитывая их требования. 26 марта 1932 г. было принято постановление ЦК ВКП(б) «О принудительном обобществлении скота», осуждавшем «перегибы», допущенные в отношении молочного и мелкого скота. За колхозниками теперь признавалось право на возврат названных видов скота. Более того, предлагалось оказывать колхозникам помощь в покупке и выращивании молодняка для личных потребностей16. 6 мая СНК и ЦК приняли постановление «О плане хлебо-скотозаготовок из урожая 1932 г. и развертывании колхозной торговли»17.
Первое из названных постановлений действительно выполнялось по требованию колхозников, хотя установка на сохранение общественного стада в колхозах продолжала определять поведение партийного и советского руководства. «Развод скота колхозниками» приписывался классово-чуждым элементам, запугивавшим колхозников угрозами войны и т.п. (см. док. М 25). Что же касается второго постановления, то обещание облегченного плана хлебозаготовок и разрешения колхозам и колхозникам после выполнения этого плана с 15 января 1933 г. беспрепятственной продажи излишков своего хлеба по своему усмотрению, то крестьяне с полным основанием не поверили ни тому, ни другому обещанию. В сводках СПО от 5 и 14 июля о настроениях сельского населения в связи с постановлением о хлебозаготовках и колхозной торговле кулачеству и антисоветским элементам приписывалось распространение всевозможных провокационных слухов. Записи деревенских оценок ситуации, сделанные практически во всей стране совершенно едины: «Эти решения в жизнь проведены не будут», «Осенью все равно заберут весь хлеб и оставят колхозников голодными», «Уменьшенный план хлебозаготовок будет велик, так как площадь посева сократится, качество посева плохое, хлеба уродится мало», «Постановления эти — обман», «План уменьшен на 20%, а поля засеяны на 50%. Таким образом, у нас дело будет обстоять не лучше, чем в прошлом году». С недоверием деревня отнеслась и к организации колхозной торговли: «Сейчас торгуй, а затем тебя раскулачат» (док. № 29, 30).
Спецсводки ОГПУ о ходе весенней посевной кампании по состоянию на 25—29 апреля 1932 г. отмечали «рост отрицательных настроений» как в единоличном секторе, так и среди отдельных групп колхозного крестьянства. В УССР у единоличников происходили «сброска земли», «отказ от ссыпки семян и принятия планов» и даже «ликвидация хозяйств». В колхозном секторе прежде всего отмечались «усилившийся в ряде мест выход из колхозов, разбор обобществленного скота и рост неорганизованного отходничества» (док. № 19). Для колхозников возвращение обобществленного скота было первым средством спасения своей семьи, прежде всего детей, и в то же время первым шагом к выходу из колхозов. Естественно, что и инициативу, и даже разбор скота чаще всего брали на себя женщины. В мае голод в деревне не уменьшился и разбор скота стал повсеместным. В весьма обстоятельной спецсводке на эту тему Украинского ГПУ приводятся очень выразительные заявления женщин. Вот одно из них:
17
«Мы пухнем с голода и нам никто ничем не помогает, так мы будем кушать молоко» (док. № 24).
Обзорная спецсводка СПО ОГПУ по основным районам РСФСР за май 1932 г. сообщала, что разбор скота колхозниками утратил «повсеместный характер и в сравнении с апрелем значительно снизился», что в отдельных местах «отмечаются случаи возврата разобранных коров обратно на колхозные дворы» (док. № 25). Однако стремление забрать свой скот, причем не только корову, но и рабочую лошадь, не исчезло с началом летнего времени. Объяснение дают более конкретные сообщения по отдельным регионам. «Положение власти шаткое. Скоро будет война, власти не до коров и не до колхозников». «Весной все равно будет война и колхозникам будет крышка, а поэтому надо забирать имущество да поскорее из него выходить», — вот разговоры, зафиксированные в процитированной выше спецсводке (Там же).
Кампания по выполнению плана государственных хлебозаготовок, которая началась, как обычно, в начале июля, еще сильнее обострила напряженность в отношениях между крестьянством и государством, особенно в главных зерновых районах страны (Украина, Северный Кавказ, Нижне-Волжский и Средне-Волжский края). Еще 21 июня ЦК ВКП(б) и Совнарком СССР послали Центральному Комитету Коммунистической партии Украины угрожающую телеграмму, требуя «...во что бы то ни стало обеспечить зернопоставки. Никакие уклонения от выполнения установленного для вашего края плана по зернопоставке колхозами и единоличными хозяйствами и по сдаче зерна совхозами не должны быть допущены ни под каким видом как в отношении количеств, так и сроков сдачи зерна»18.
Несмотря на угрозы, выполнение плана по зернопоставке в 1932 г. шло поначалу очень медленно: на Украине июльский план был выполнен всего ан 15,6%, на Северном Кавказе — на 12%, в Центральной Черноземной области на 0,3% (док. № 37). 25 июля С. Реденс, председатель ГПУ Украины отправил Менжинскому справку о постоянно возрастающем числе крестьян, выходящих из колхозов (док. № 32). О сходном положении в очень многих других регионах сообщает спецсводка от 26 июля 1932 г. (док. JV? 33). Эти массовые выходы из колхозов сопровождались «разбором рабочего скота, с/х инвентаря и полным развалом колхозов». «Выходы из колхозов принимают местами обостренную форму и сопровождаются, помимо разбора скота и имущества, самочинным захватом и разделом на единоличное пользование земли, посевов, угрозами расправиться с совпартработниками, а в отдельных случаях — избиением активистов-колхозников». Особенно тревожило власти широкое распространение слухов о бегстве из колхозов: «Заслуживает внимания появление в ряде мест подозрительных нищих, распространяющих провокационные слухи о роспуске колхозов в соседних районах. Так, например, в Октябрьском районе Татарии массовые выходы из колхозов начались после наплыва нищих из смежных районов СВК, распространивших слухи, что в СВК все колхозы распались и выходцам вернули все обобществленное имущество» (Там же). Еще одно явление, к которому привлекают внимание сводки ОГПУ: массовое воровство колхозниками, зачастую при соучастии колхозного руководства, хлеба с полей (док. № 36).
У руководителей партии все это вызывало большую тревогу, и Сталин решил ответить радикальными мерами. «Терпеть такое положение немыслимо. Предлагаю издать закон», — пишет он 20 июля Кагановичу и Мо-
18
лотову19. Переписка Сталина и Кагановича, к настоящему времени опубликованная, проливает свет на возникновение знаменитого закона от 7 августа 1932 г., обрекшего на долгое пребывание в лагерях, а порой даже на смерть, сотни тысяч крестьян, которые, не получая практически ничего в счет трудодней, «воровали» колоски на колхозных полях, чтобы не умереть с голоду. Другая репрессивная мера ОГПУ изложена в разосланном в начале августа циркуляре № 40435 «О борьбе со спекулянтами-перекупщиками» (док. № 35). Это прямой ответ на распоряжение Сталина, содержащееся в письме от 20 июля: «Взять под строгое наблюдение базары, рынки и всех спекулянтов и перекупщиков, изымать, конфисковать, направлять в концлагеря». Тем не менее, судя по «записке по прямому проводу зам. председателя ОГПУ Г. Ягоды всем полномочным представительствам ОГПУ об изъятии спекулянтов-перекупщиков» от 16 сентября 1932 г. (док. № 41), сотрудников ОГПУ, и без того засыпанных директивами относительно всесторонних репрессий против «воров», пришлось призывать к усилению борьбы со «спекулянтами-перекупщиками»; о полученных результатах им было предписано докладывать в центр. «Работу по изъятию спекулянтов, — напоминал Г. Ягода, — надо рассматривать не как кампанию, а как постоянную, возложенную на ОГПУ специальным декретом правительства, [...] задачу [...]».
В ходе «сражения за хлеб» на «фронте хлебозаготовок» постоянным источником тревоги для властей служило оппортунистическое, а местами упадническое настроение части работников низового совпартаппарата, открыто заявляющего о нереальности планов, что выполнение их создаст голод, разрушит колхозы и т.п. (док. № 37). Особенно интересны в этом отношении «Докладная записка ГПУ Украины об отрицательных настроениях районного и сельского актива в связи с хлебозаготовками» от 22 августа 1932 г. (док. № 38) и сводка СПО ОГПУ, посвященная тем же настроениям на Северном Кавказе» (док. № 43). В первом из этих документов речь идет об оппозиции районных партийных работников 73 районов 5 областей Украины (Днепропетровской, Киевской, Харьковской, Одесской и Винницкой). Районные партийные работники твердят в один голос: «План хлебозаготовок неисполним»; «исполнить план — значит обречь колхозников на голодную смерть». На более низком уровне оппозиция была ничуть не менее сильна: в середине августа украинское ГПУ отмечает 220 случаев отказа от сдачи зерна, исходящих от председателей колхозов или председателей сельсоветов. Второй документ, датированный 18 сентября, посвящен оппозиции со стороны рядовых партийных работников, в числе которых немало пламенных сторонников Советской власти («красные партизаны»). Оппозиция эта проявляется открыто на собраниях колхозных активов, где люди осмеливаются даже говорить вслух об опасности, грозящей соседней Украине, — голоде: «Если кто из представителей колхозов согласится с предложенным планом, то он будет предателем и с ним будет поступлено как с предателем» (выступление покрыто криками «правильно»!). «Хлеба вывозить мы не дадим. Пусть заявят в ГПУ, пусть судят, но Украину у себя не допустим!» (док. JV? 43). На фоне этих документов становится вполне ясна встревоженная интонация, с которой Сталин пишет 11 августа 1932 г. Кагановичу: «Дела на Украине из рук вон плохи. Плохо по партийной линии. Говорят, что в двух областях Украины (кажется, в Киевской и Днепропетровской) около 50-ти райкомов высказались против плана хлебозаготовок, признав его нереальным. В других райкомах обстоит дело, как утверждают, не лучше. На что это похоже?
19
Это не партия, а парламент, карикатура на парламент. Вместо того чтобы руководить районами, Косиор все время- лавировал между директивами ЦК ВКП и требованиями райкомов и вот — долавировался до ручки [...]. Плохо по линии советской. Чубарь — не руководитель. Плохо по линии ГПУ. Ре-денсу не по плечу руководить борьбой с контрреволюцией в такой большой и своеобразной республике, как Украина. Если не возьмемся теперь же за выправление положения на Украине, Украину можем потерять...»20.
В сентябре 1932 г. положение на «фронте хлебозаготовок» продолжало ухудшаться, причем особенно скверно шли дела в самых стратегически важных районах: на Украине, на Северном Кавказе в Нижне-Волжском и Средне-Волжском краях. Сводки Секретного политотдела ОГПУ подробно описывали многочисленные хитрости, на которые шли местные власти ради того, чтобы утаить часть урожая от «конвейерного метода», насаждаемого центром; метод этот заключался в том, чтобы производить помол зерна немедленно и сразу же отправлять его на элеваторы, минуя хранение в колхозных амбарах. Одной из наиболее распространенных хитростей, применявшихся для укрытия хлеба, была «практика списания части урожая и малоурожайных посевов как «погибших» (док. № 40). Согласно сводке от 26 сентября (док. № 44), отказы части сельсоветов и колхозов от утверждения плана хлебозаготовок становились все более частыми: на Украине с начала кампании по выполнению плана такие отказы имели место в 446 сельсоветах 92 районов (Там же). Та же сводка подчеркивает, что «укрытие и разбазаривание хлеба достигло в ряде районов значительных размеров. Вновь учтены многочисленные факты нарушения директив партии о выдаче натуральных авансов. В некоторых районах Украины колхозникам выдано до 50—75% обмолоченного хлеба [...] Укрытие и разбазаривание хлеба идет также по линии умышленной затяжки обмолота, обмолота наиболее неурожайных площадей, искусственного задерживания хлеба на токах, в амбарах и т.п. [...] В ряде районов СКК и УССР выявлены нелегальные мельницы, производящие помол хлеба ручным способом или с помощью конского привода. В СКК учтено свыше 100 подобных мельниц [...] По целому ряду районов продолжаются факты хищения колхозного хлеба и массовой спекуляции, причем последнее явление имеет тенденции к росту» (см. там же).
Хотя 17 августа Политбюро снизило план для Украины на 40 млн пудов, в главных зерновых районах сентябрьский план был выполнен не более, чем на 30%21. В октябре положение ухудшилось: 20 октября месячный план по Украине был выполнен всего на 22%, а по Северному Кавказу и того меньше — на 18%22. 22 октября Политбюро решило направить в эти стратегически важные области две «чрезвычайные комиссии»: одну под руководством В. Молотова, другую — под руководством Л. Кагановича, дабы «ускорить выполнение плана хлебозаготовок». В эти «чрезвычайные комиссии» входили самые высокие чины ОГПУ (включая Генриха Ягоду). Несколько тысяч агентов ОГПУ и полномочных представителей партии были отправлены на места для усиления не справляющихся с поставленными задачами местные партийные организации. Спецсводки ПП (полномочных представительств) ОГПУ и Секретного политоде-ла (СПО) за ноябрь—декабрь 1932 г. (док. № 47—61) свидетельствуют о масштабе репрессий, обрушившихся в этот период прежде всего на Украину, Северный Кавказ, Нижне-Волжский и Средне-Волжский края, Западную Сибирь; репрессиям подвергались виновные в «срыве плана хлебозаготовок», в том числе многочисленные колхозные руководители и мелкие
20
сельские служащие, а также, разумеется, «традиционные враги» Советской власти, именуемые «кулацко-белогвардейскими элементами», «казацкой белогвардейщиной» и проч. Эти «оперативные» документы дают представление о численности «расхитителей» и саботажников, арестованных ОГПУ: 8881 человек (из них более 2000 «бывшие петлюровцы» и «бывшие махновцы»!) арестован на Украине за один только ноябрь 1932 г. (док. JV? 54); 3529 человек арестовано в Нижне-Волжском крае с 15 по 29 ноября (док. № 58); 11 187 человек арестовано на Северном Кавказе в течение того же периода (док. JV? 56)23. По мнению авторов сводок, арестованные принадлежали по большей части к организованным группам «кулацко-белогвардейских» саботажников, находившихся под влиянием «петлюровской идеологии». Слово «петлюровщина» (напомним, что писал на этот счет Сталин в уже неоднократно цитированном выше письме от 11 августа 1932 г.: «Имейте также в виду, что в Украинской компартии (500 тысяч членов, хе-хе) обретается не мало (да, не мало!) гнилых элементов, сознательных и бессознательных петлюровцев, наконец — прямых агентов Пилсудского») быстро становится главным политическим ярлыком, навешиваемым как на простых колхозников, утаивших несколько пудов зерна, так и на деревенских коммунистов и местных чиновников, которые не выполняют своего «долга перед государством» и выдают колхозникам «авансы» натурой (док. № 59). «Спецсводки» Секретного политотдела и областных полномочных представительств изобилуют подробными рассказами о хитростях, которые изобретают крестьяне, нередко сообща с колхозным руководством, в ходе борьбы за хлеб, а точнее, за выживание: они прячут зерно в «зерновых ямах» и «черных амбарах», мелют его «ручным способом» на нелегальных мельницах кустарного производства, утаивают при перевозе на элеваторы или во время взвешивания. Впрочем, как ни разнообразны были эти способны утаивания зерна, сводки ОГПУ свидетельствуют, что объемы зерна, попавшего на эти «тайные склады», были смехотворно малы — от силы несколько тысяч тонн, иначе говоря от 0,1% до 0,2% от «плана хлебозаготовок» (док. № 53, 61).
Спецсводки Секретного политотдела ОГПУ за ноябрь—декабрь 1932 г. содержат также информацию о других формах репрессий, которым подвергались крестьяне главных зерновых районов, в частности, занесение в «черный список» целых деревень и казацких станиц, а порой и целых районов. Занесение в «черный список» за «срыв плана хлебозаготовок» влекло за собой следующие репрессивные меры: полное опустошение магазинов, полная остановка всякой торговли, требование немедленно вернуть все кредиты, как индивидуальные, так и коллективные, чрезвычайное налогообложение, арест и высылка всех «социально-чуждых элементов». Эти меры, предполагавшие коллективную ответственность, приводили к массивной высылке целых деревень, обрекали десятки «строптивых» районов на голод. Л. Каганович, отправленный на Кубань, особенно рьяно преследовал «контрреволюционные петлюровские элементы, перекочевавшие весной из Украины». В станице Полтавская Славянского района, куда Каганович прибыл 8 ноября 1932 г., московский спецпредставитель обнаружил «образцовый заговор» (док. № 50). Незадолго до приезда Кагановича здесь были арестованы четыре десятка человек, которые якобы поддерживали связи с бывшим станичным атаманом Григорием Омель-ченко, членом Украинской рады в 1918 г. «Уликой», позволившей обвинить несколько десятков человек в «кулацко-белогвардейском контрреволюционном заговоре», стало письмо, которое Омельченко отправил своим
21
землякам-казакам из Праги. В речи, произнесенной перед общим собранием станичников, Каганович подчеркнул, что классовый враг изменил тактику, что теперь он стремится «проникнуть в колхозы, разложить их изнутри, выхолостить из колхозов их социалистическую сущность и превратить их в своего рода крестьянские союзы, организующие крестьян против советского государства, против пролетарской диктатуры»24. Закончил Каганович свою речь откровенной угрозой: «Что же от вас, полтавцев, станичников, передать правительству — Калинину, Сталину, Молотову, Ворошилову, Буденному и другим? Если мы увидим, что в станице начался перелом, есть сдвиг, по-честному сдают имеющийся хлеб, мы пойдем навстречу, поможем вам. Если нет, Советская власть имеет достаточно силы и крепости, чтобы переселить срывающих государственные задания на Север, а на их место переселить с Севера трудолюбивых крестьян. Кубанские земли — прекрасные земли, они не заслуживают такого обращения с ними, как делаете вы. Так засорить кубанские земли — это ганьба (позор)!»25 Угрозы эти были приведены в исполнение: в течение ближайших недель десятки тысяч казаков из четырех кубанских станиц, не выполнивших план хлебозаготовок (Полтавской, Медведовской, Уманской, Урупской), были переселены в Сибирь26. Кроме того, комиссии Молотова и Кагановича подавили последние очаги сопротивления со стороны местных организаций Коммунистической партии Украины и областного комитета Коммунистической партии Северного Кавказа. 29 декабря 1932 г. руководство Украинской Коммунистической партии пошло на попятную в самом важном пункте: было постановлено, что колхозы, которые еще не выполнили плана по хлебозаготовкам, должны в течение десяти дней выдать свой «семенной фонд» — последние запасы, призванные обеспечить посевную следующего года, а в самом крайнем случае спасти крестьян от голодной смерти2^.
Подписаться на:
Комментарии к сообщению (Atom)
Комментариев нет:
Отправить комментарий