Институт российской истории РАН Дом наук о человеке (Франция)
Центральный архив ФСБ РФ Институт истории новейшего времени (Франция)
Центр по изучению России (Франция) Российский государственный архив экономики Институт по экономической истории (Швеция)
СОВЕТСКАЯ ДЕРЕВНЯ ГЛАЗАМИ ОГПУ - НКВД
Том 3. 1930 - 1934
Книга 2.1932 - 1934
Документы и материалы
https://docs.google.com/file/d/0B96SnjoTQuH_TEp2VUFLNGdlZWs/edit?usp=sharing
Редакционная коллегия тома: А.Берелович (ответственный редактор),
В.Данилов| (ответственный редактор),
Н.Верт, В.Виноградов, Л.Самуэльсон, Е.Тюрина, В.Христофоров
Составители тома:
Л.Борисова, [В.Данилов] Н.Перемышленникова, Н.Тархова
(ответственные), Т.Голышкина, С.Мякиньков, Ю.Разбоев, Т.Сорокина, Е.Степанова
Москва
РОССПЭН
2005
ББК 63.3(2)6-2 С 56
Авторы выражают благодарность МИД Франции и Дому наук о человеке
за постоянную помощь в осуществлении российско-французского научного
проекта, результатом которого является этот том, а также Фонду
Джанджакомо Фельтринелли (Италия), Совету науки Швеции,
Франко-российскому центру общественных и гуманитарных наук в Москве
и Государственному центру по научным исследованиям (Франция),
оказавшим содействие в его издании
Les auteurs expriment leur reconnaissance au Minist re des affaires trang res
fran ais et la Maison des sciences de l'homme pour le soutien constant
qu'ils ont apport depuis le d but au programme de recherches dont ce volume
est le r sultat, les auteurs remercient aussi la Fondation Giangiacomo Feltrinelli
(Italie), Le Conseil su dois de la recherche, le Centre franco-russe
en sciences sociales et humaines de Moscou, et le CNRS pour l'aide
qu'ils ont apport cette dition
С 56 Советская деревня глазами ВЧК—ОГПУ—НКВД. 1918—1939.
Документы и материалы. В 4-х т. / Т. 3. 1930—1934 гг. Кн. 2. 1932—1934 гг. / Под ред. А. Береловича,[В. Данилова]. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2005. — 840 с.
Вторая книга третьего тома «Советская деревня глазами ОПТУ—НКВД» содержит документы, относящиеся к наиболее драматическому периоду (1932— 1934) столкновения сталинского государства с большей частью крестьянства. Эти документы освещают многие формы сопротивления крестьянства (от наиболее активных до самых пассивных) насильственным поборам государства, крайнюю напряженность на «фронте хлебозаготовок», которая достигла своего апогея летом и осенью 1932 г. Документы позволяют понять механизмы, приведшие к страшному голоду, поразившему наиболее плодородные сельскохозяйственные регионы страны (Украина, Северный Кавказ, Волга). Среди наиболее впечатляющих документов, касающихся голода, фигурируют письма крестьян, перехваченные цензурой, а также некоторое очень ограниченное число докладов ОПТУ, предназначенных для внутреннего пользования, поскольку информация об этой катастрофе, в основном вызванной политикой сталинской власти, хранилась в строжайшем секрете даже внутри самого ОГПУ. Голод 1932—1933 гг. является центральной темой этой книги, вместе с тем в книге приводятся документы, относящиеся к 1934 г. и содержащие очень полную информацию об этом периоде, который был ознаменован переходом к менее конфликтным отношениям между государством и крестьянством, когда голод постепенно начинает отступать. Этот материал свидетельствует о тех страшных индивидуальных и коллективных психологических травмах, которые испытали люди, пережившие эту катастрофу.
© А. Берелович, IВ. Данилов , Л. Самуэльсон и др.,
2005
© Институт российской истории РАН, 2005
© Дом наук о человеке (Франция), 2005
© Центральный архив ФСБ РФ, 2005
© Совет науки Швеции, 2005
© «Российская политическая энциклопедия», 2005
© A. Berelowitch,ly. Daniiovi, L. Samuelson, etc., 2005
© Institut d'histoire de la Russie de l'Acad mie des
sciences de Russie, 2005
© Maison des sciences de l'homme (France)
ISBN 5 86004 184 5 ® Archives centrales du FSB de la F ration de Rus-
ISBN 5 - 8243 - 0304 - 5 @bs 'Conseil Su dois de !a Recherche, 2005
ISBN 5 - 8243 - 0305 - 1 © ROSSPEN, 2005
Введение
Документы и материалы, публикуемые в 2-ой книге 3-го тома настоящего издания, воспроизводят картину одного из самых трагедийных периодов в истории советского крестьянства. В 1932—1934 гг. в полной мере сказались негативные результаты антикрестьянской направленности аграрной политики государства, основанной на насильственной коллективизации, раскулачивании, создании в необжитых местах спецпоселений для репрессированных крестьянских семей. Утвержденный на первую пятилетку план широкого кооперирования крестьянства и постепенного развития коллективизации (на 18—20%) был отброшен. Вместо колхозного строительства на базе массового вовлечения крестьян в первичные формы сельскохозяйственной кооперации произошло форсирование сплошной коллективизации миллионов крестьянских хозяйств, не подготовленной ни со стороны технического обеспечения, ни в смысле готовности большинства крестьянства к отказу от первичных форм хозяйствования. Причина столь крутого поворота в процессе социального преобразования деревни заключалась в стремлении сталинского руководства изъять у крестьянства такое количество зерна, какое обеспечивало бы получение достаточных средств для ускоренной индустриализации. Отсюда непомерно завышенные официальные оценки производства хлеба в крестьянских хозяйствах и «чрезвычайные меры» при хлебозаготовках. Продолжение сталинской «революции сверху» практически породило в деревне настоящую гражданскую войну и голод, унесший миллионы жизней. Для нужд наращиваемых темпов индустриализации деревня поставляла не только хлеб и другое продовольствие: служившее важнейшим средством подавления крестьянского сопротивления раскулачивание выступало также источником формирования армии принудительного труда и дешевой рабочей силы для промышленных строек, лесозаготовок, освоения необжитых районов.
Хлебозаготовительный беспредел, не считавшийся с реальными потребностями семей колхозников и единоличников, остаточный принцип получения крестьянскими дворами колхозных доходов, осуждение и прямой запрет традиционного способа «поедочного» распределения, спасавшего деревенское население в трудные времена, отсутствие у крестьянства, составлявшего преобладавшую массу населения, одного из важнейших гражданских прав — права на свободное перемещение в пределах страны и продолжавшееся расширение и укрепление карательной системы в деревне повели к беспрецедентному голоду 1932—1933 гг. с огромными смертельными исходами. «Великий голод» охватил огромные районы — Украину, Северный Кавказ, Поволжье, Казахстан, а в значительной мере и Центральное Черноземье, Средний и Южный Урал, Западную Сибирь. Публикуемые документы и материалы убедительно свидетельствуют, что источником страшного бедствия 1932—1933 гг. были не природные катаклизмы, поведшие к неурожаю, а действия высшего политического руководства страны, требовавшего максимального изъятия у крестьян сельскохозяйственной продукции для снабжения города и продажи хлеба за рубежом. Осенью 1932 г. в разгар хлебозаготовительной кампании по инициа-
тиве Сталина, одобренной Политбюро, в основные зерновые регионы страны были направлены чрезвычайные комиссии «в целях усиления хлебозаготовок», якобы срываемых вредителями и злостными саботажниками. И именно предельно жесткая деятельность этих комиссий, опиравшихся на репрессивный аппарат, породила «великий голод». Отдельные должностные лица (особенно на местах), выступавшие против непомерных изъятий зерна у крестьян, в лучшем случае теряли свои служебные посты. Протесты против непосильных поборов, обрекавших крестьян на голод и вымирание, оценивались властями как вредительство, происки классового врага1.
В официальной сталинской версии события 1932 г. в деревне определялись «организационно-хозяйственным укреплением» колхозов и «завершением в основном сплошной коллективизации», о чем было объявлено на пленуме ЦК партии в январе 1933 г. как о важнейшем достижении первой пятилетки, выполненной за четыре года. На том же пленуме было принято решение о создании Политотделов МТС, которые осуществляли не только политическое руководство колхозами, но и политические репрессии через заместителя начальника Политотдела МТС от ОГПУ2. Впервые органы госбезопасности включались в систему непосредственного руководства повседневной жизнью деревни, уже ставшей колхозной и, следовательно, отвечавшей политике государства. И хотя послесталинская советская историография смогла сообщить о таких событиях, как «отлив крестьян» из колхозов в начале 1932 г.3, а художественная литература — даже о голоде 1932—1933 гг.4, но ни происхождение этих событий, ни их масштабы и последствия раскрыть было невозможно из-за строжайшей засекреченности основных документов, относящихся к обстановке в деревне и действительной сталинской политике. Конечно, за последние полтора десятка лет с открытием секретных архивов многое сделано в исследовании коллективизации и раскулачивания крестьянских хозяйств.
Среди документальных изданий последних лет особое место занимает пятитомник «Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927—1939 гг.», включающий материалы высших органов власти того времени. Опубликованные там документы 1932—1933 гг. многое объясняют в происхождении голода и гибели миллионов крестьянского населения в районах хлебного производства. Однако конкретная картина происходившего тогда в деревне полнее воссоздается документами ОГПУ как основного исполнителя репрессий, обеспечивавшего выполнение государственных хлебозаготовок «несмотря ни на что». Конечно, начавшееся с 1930 г. сокращение неприятной для сталинского руководства информации, сказалось на информационных документах ОГПУ и в 1932—1934 гг. Тем не менее в 1932 г. «отливы» крестьян из колхозов и отказы от выполнения государственных хлебозаготовок были настолько значительны, что ОГПУ практически возобновило систему информационных сводок — систему более полной и регулярной информации о негативном и враждебном в деревне.
По документам 1930—1931 гг. мы видели, что основные функции ОГПУ в деревне состояли тогда в практическом проведении политики раскулачивания. «Кулаки 1-й категории» арестовывались и отправлялись в лагеря ГУЛАГа (если не приговаривались к расстрелу), а вместе с ними и многие другие «антисоветские» и «контрреволюционные» элементы из духовенства, интеллигенции, разных «бывших». «Кулаки 2-й категории» вместе с семьями отправлялись в необжитые еще районы страны для зато-
товки леса, добычи полезных ископаемых и освоения новых земель, начиная с сооружения спецпоселений в виде бараков, землянок и других жилищ, обрекавших семьи на вымирание, прежде всего детей и стариков. Были кулаки и «3-й категории», которых после раскулачивания надлежало разместить в пределах краев и областей их прежнего места жительства5. Их судьба будет решаться в репрессиях 1932 г.
Документы 1931 г. обнаружили необычный эпизод в отношениях ОГПУ и сталинского Политбюро — столкновение, вызванное попыткой руководства ОГПУ ограничить дальнейшее формирование контингента сяецпереселенцев реальными возможностями их расселения и трудового использования без их массового вымирания и бегства. По оценке ОГПУ за
1931 г., общая численность спецпереселенцев по стране могла быть увели
чена на 90 тыс., максимум на 100 тыс. семей, тогда как Сталин требовал
выселения во вновь осваиваемые районы страны 250—300 тыс. семей.
В июле этого года решением Политбюро было принято, конечно же, тре
бование Сталина. В августе представители руководства ОГПУ, предлагав
шие учитывать опыт 1930 г., были понижены в должности и разосланы в
разные регионы страны. Даже Г.Г. Ягода потерял на год должность перво
го зама управляющего ОГПУ6.
Среди документов 1931 г. опубликованы разосланная на места в начале октября сводка ГУЛАГа о скверном положении спецпереселенцев (таком же, как и в 1930 г.), а также распоряжение от 29 декабря, ограничившее возможности передачи детей и стариков спецпереселенцев их родственникам, ввиду, якобы, «улучшения положения с устройством»7. Приведенные сведения настолько не соответствовали действительности, что меньше месяца спустя, а именно 26 января 1932 г., Комиссия Политбюро ЦК ВКП(б) о спецпереселенцах, возглавляемая Я.Э. Рудзутаком, в составе членов которой были Г.Г. Ягода и М.Д. Берман, оказалась вынужденной говорить о реальном положении крестьян, выселенных в необжитые места. В протоколах названной комиссии Политбюро, сохранившихся в материалах руководства ОГПУ, видно стремление не принимать на себя ответственность за бесчеловечное отношение к людям. Заседание 26 января
1932 г. было посвящено санитарному и культурно-бытовому состоянию
спецпоселений. И то, и другое в целом определялось как «неблагонадеж
ное» из-за «непроведения хозорганами необходимого строительства
жилищ и подсоб-ных помещений» — колодцев, бань, лечучреждений и
др. Отмечалась «неудовлетворительная работа» органов здравоохранения,
а во многих местах и их отсутствие, «повышенная заразная заболевае
мость и неприспособленность контингента спецпереселенцев к суровым ус
ловиям необжитых районов», что вызвало «значительно повышенную
смертность».
Показательно, что данные подтверждали сведения, приведенные в письме В.Н. Толмачева, написанном 16 апреля 1930 г.8 Приводим текст из протокола от 26 января 1932 г.: «Особенно велика смертность среди детей младших возрастов (до 8-ми лет), доходящая в некоторых краях до 10% их численности в течение месяца. Эта смертность детей зависит не только от общих отрицательных факторов санитарных, бытовых, климатических, но и от недостаточного по количеству и неудовлетворительного по качеству их питания*.
Комиссия Я.Э. Рудзутака приняла целый ряд решений, обеспечивающих хотя бы самые скромные условия существования для людей, тем более семей, оказавшихся в необжитых местах и обязанных к повседнев-
9
ному труду. Однако эти решения принимались в основном через полгода, а в лучшем случае через 3—4 месяца после разгрузки эшелонов со спецпереселенцами там, где их никто не ждал. Таковы были неизбежные результаты сталинских решений, принятых в 1931 г. В январе 1932 г. комиссия Политбюро ЦК признала «необходимым организовать на ближайшие 6 месяцев дополнительное питание наиболее слабых детей младших возрастов (до 8-ми лет) в первую очередь» и сделать это через сеть общественного питания в детяслях, дошкольных учреждениях или специальных детских столовых путем выдачи на руки. Однако комиссия тут же оказалась вынужденной «установить процент детей до 8 лет, получающих добавочное питание, в 20% от их общего наличия» с учетом дифференциации по краям и районам в зависимости от бытового положения спецпереселенцев. НКСнабу предлагалось отпустить для этой цели на 6 месяцев по 50 тыс. полноценных пайков, содержащих необходимые продукты. Состав пайков требовалось согласовать с НКЗдравом.
Предложения комиссии по проблемам проживания спецпереселенцев могли быть лишь предварительными и частичными, например, указывалось: в краях, пораженных эпидемиями, следовало организовать специальные комиссии из местных представителей и принять к сведению сообщение НКЗдрава о посылке его крупных представителей 27 января на Урал и в Казахстан «для принятия необходимых мер по борьбе с эпидемиями».
Наркоматы и хозяйственные органы, использующие труд спецпереселенцев, обязывались своевременно производить строительство для них жилищных и подсобных учреждений, включая санитарные, детские и др. Это важное решение в ряде случаев находило отражение в жизни. Нами публикуется информация в комиссию о поступивших в марте заявках ряда хозяйственных организаций Средне-Волжского края на предоставление рабочей силы из спецпереселенцев, в совокупности составляющих 2,2 тыс. семей. В заявках сообщалось о жилищном строительстве и других видах обслуживания спецпереселенцев по линии Наркомздрава, Нар-компроса и др. (док. № 11). Мы, однако, не можем утверждать, что соблюдение требований комиссии стало общим правилом.
Отметим, наконец, и другие решения комиссии Рудзутака, несколько смягчавшие положение спецпереселенцев: возможность оставлять на местах семьи бежавших спецпереселенцев, не имеющих трудоспособных глав, снижать отчисления с зарплаты спецпереселенцев в фонд ОГПУ с 15% до 5%. Перед Политбюро был поставлен вопрос о возможности амнистии и восстановления в правах спецпереселенцев по ходатайствам хоз-организаций, подтвержденным ОГПУ.
Совершенно неожиданный поворот требований комиссии Политбюро к условиям жизни и труда спецпереселенцев, признание возможности их «амнистии» и даже своего рода оправдания побегов семей без трудоспособных членов, выглядят почти героическим противостоянием сталинской позиции, что, конечно, невероятно. (Несколько ниже мы коснемся ряда изменений в поведении крестьян-колхозников, что могло потребовать хотя бы осторожности и учета тех обстоятельств, которыми раньше пренебрегали.) Комиссию Политбюро по раскулачиванию во главе с безоговорочным исполнителем сталинской воли А.А. Андреевым заменила комиссия по спецпереселенцам во главе с Я.Э. Рудзутаком, исполнительным членом Политбюро, но вместе с тем человеком отнюдь не без самостоятельного мнения. Задачей комиссии оставалось количественное наращива-
10
ние спецпереселенцев как массы подневольного труда, что требовало от ОГПУ предоставления сведений о численности невыселенных кулацких семей, наряду с требованиями сведений о состоянии спецпоселений. Первые справки ОГПУ по состоянию на 25 января и 15 марта 1932 г. не были приняты к рассмотрению комиссией Рудзутака из-за неполноты сведений. Достаточно сказать, что в этих справках отсутствовали сведения по Украине9.
Публикуемые в этом томе записки руководству деятелей СПО ОГПУ Г.А. Молчанова и Г.С. Люшкова (см. док. № 2, 3, 4, 5) свидетельствуют о готовности системы продолжать выселение «кулацких хозяйств», не дожидаясь выяснения ситуации в целом, на что были направлены требования комиссии Рудзутака. В этом отношении важна спецсправка СПО «О бегстве кулачества с мест постоянного жительства и из пунктов ссылки». Как констатируется в документе, первые бегут «с целью уклонения от репрессий и выполнения гособязательств» (при раскулачивании), а вторые бегут из спецпоселений из-за «неудовлетворительных хозяйственно-бытовых условий». По сведениям на 15 марта 1932 г., речь шла о побегах 18 тыс. человек в Северо-Кавказском крае, 22 тыс. в Нижне-Волжском крае, 27 тыс. на Украине, почти 14 тыс. в Казахстане, 6 тыс. в Московской обл. и т.д. (док. № 10).
Справка «О количестве учтенных невыселенных кулацких хозяйств по состоянию на 10 апреля 1932 г.» единственная, принятая к рассмотрению на комиссии Рудзутака. Общее число раскулаченных, но не выселенных семей, на 10 апреля определялось в 321 438, из которых было 85 491 «обеспеченных трудоспособными мужчинами» и «пролезших в колхозы и совхозы»; 51 117 семей, «трудоспособная часть которых находится в бегах» и «устроилась на работы в промпредприятия и строительства», проживая в городах; 73 031 семья скрывшихся «в полном составе... с постоянного места жительства»; 22 788 семей вовсе не имели «в своем составе трудоспособных мужчин»; 64 495 семей, имевших «в своем составе трудоспособных», но отбывавших «наказания в лагерях или исправительных домах» и «в ссылке». И наконец, в составе раскулаченных оказалось 18 750 семей бывших красногвардейцев, состоящих на службе в армии и даже лиц, имеющих особые заслуги перед революцией (док. № 14).
10 апреля комиссия Рудзутака рассмотрела данные о численности невыселенных кулацких хозяйств и приняла решение «О выселении кулаков». В течение текущего года, согласно этому решению, предлагалось выселить 30—35 тыс. семей кулаков, вычищенных из колхозов и раскулаченных», обязавшись в ближайшее время «рассмотреть подробно, какое количество семей», «из каких районов» и «в какие края, области» направить. При этом ОГПУ вменялось в обязанность обеспечить «особо тщательный подход» к выселению, заранее «заключить договора с хозоргана-ми на их трудовое использование» и «представить в Наркомфин Союза сметы на расходы по выселению кулаков». Отметим, что за время с 26 января по 10 апреля Комиссия по спецпереселенцам превратилась из органа Политбюро в орган ЦК ВКП(б), в результате чего значение постановлений этой комиссии сразу и намного утратило силу: из решений они стали всего лишь мнением. Характерно, что ни одна из известных нам последующих справок СПО ОГПУ о невысланных кулацких хозяйствах (на 15 июля и 15 октября) для комиссии Рудзутака не была сделана — каждая начата, но не закончена10. Характерно также, что в документах
11
ОГПУ за 1932 г. нам больше не встречались упоминания о комиссии Руд-зутака.
Такое сокращение выселения раскулаченных семей, какое предложила комиссия Рудзутака, не было принято ни на верхах, ни в низах репрессивной системы. В апреле того же года СПО ОГПУ представило «Ориентировочный расчет переселения кулацких хозяйств в 1932 году», охватывающий все 22 региона своей системы. По этому расчету в стране еще насчитывалось 85 775 кулацких хозяйств «с наличием в них трудоспособных глав», из коих предлагалось выселить в течение мая—июня 38 650 семейств (док. № 16). Промедления не было — уже на 13 мая численность «изъятых голов кулацких семей, намеченных к выселению» достигла 17 273 человек. И это без сведений от Украины, Белоруссии, Башкирии, Казахстана и ряда других регионов11. К проблеме раскулаченных семей мы еще вернемся. Главной проблемой 1932 г. стало противоборство власти и крестьянства в целом.
Центральный архив ФСБ РФ Институт истории новейшего времени (Франция)
Центр по изучению России (Франция) Российский государственный архив экономики Институт по экономической истории (Швеция)
СОВЕТСКАЯ ДЕРЕВНЯ ГЛАЗАМИ ОГПУ - НКВД
Том 3. 1930 - 1934
Книга 2.1932 - 1934
Документы и материалы
https://docs.google.com/file/d/0B96SnjoTQuH_TEp2VUFLNGdlZWs/edit?usp=sharing
Редакционная коллегия тома: А.Берелович (ответственный редактор),
В.Данилов| (ответственный редактор),
Н.Верт, В.Виноградов, Л.Самуэльсон, Е.Тюрина, В.Христофоров
Составители тома:
Л.Борисова, [В.Данилов] Н.Перемышленникова, Н.Тархова
(ответственные), Т.Голышкина, С.Мякиньков, Ю.Разбоев, Т.Сорокина, Е.Степанова
Москва
РОССПЭН
2005
ББК 63.3(2)6-2 С 56
Авторы выражают благодарность МИД Франции и Дому наук о человеке
за постоянную помощь в осуществлении российско-французского научного
проекта, результатом которого является этот том, а также Фонду
Джанджакомо Фельтринелли (Италия), Совету науки Швеции,
Франко-российскому центру общественных и гуманитарных наук в Москве
и Государственному центру по научным исследованиям (Франция),
оказавшим содействие в его издании
Les auteurs expriment leur reconnaissance au Minist re des affaires trang res
fran ais et la Maison des sciences de l'homme pour le soutien constant
qu'ils ont apport depuis le d but au programme de recherches dont ce volume
est le r sultat, les auteurs remercient aussi la Fondation Giangiacomo Feltrinelli
(Italie), Le Conseil su dois de la recherche, le Centre franco-russe
en sciences sociales et humaines de Moscou, et le CNRS pour l'aide
qu'ils ont apport cette dition
С 56 Советская деревня глазами ВЧК—ОГПУ—НКВД. 1918—1939.
Документы и материалы. В 4-х т. / Т. 3. 1930—1934 гг. Кн. 2. 1932—1934 гг. / Под ред. А. Береловича,[В. Данилова]. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2005. — 840 с.
Вторая книга третьего тома «Советская деревня глазами ОПТУ—НКВД» содержит документы, относящиеся к наиболее драматическому периоду (1932— 1934) столкновения сталинского государства с большей частью крестьянства. Эти документы освещают многие формы сопротивления крестьянства (от наиболее активных до самых пассивных) насильственным поборам государства, крайнюю напряженность на «фронте хлебозаготовок», которая достигла своего апогея летом и осенью 1932 г. Документы позволяют понять механизмы, приведшие к страшному голоду, поразившему наиболее плодородные сельскохозяйственные регионы страны (Украина, Северный Кавказ, Волга). Среди наиболее впечатляющих документов, касающихся голода, фигурируют письма крестьян, перехваченные цензурой, а также некоторое очень ограниченное число докладов ОПТУ, предназначенных для внутреннего пользования, поскольку информация об этой катастрофе, в основном вызванной политикой сталинской власти, хранилась в строжайшем секрете даже внутри самого ОГПУ. Голод 1932—1933 гг. является центральной темой этой книги, вместе с тем в книге приводятся документы, относящиеся к 1934 г. и содержащие очень полную информацию об этом периоде, который был ознаменован переходом к менее конфликтным отношениям между государством и крестьянством, когда голод постепенно начинает отступать. Этот материал свидетельствует о тех страшных индивидуальных и коллективных психологических травмах, которые испытали люди, пережившие эту катастрофу.
© А. Берелович, IВ. Данилов , Л. Самуэльсон и др.,
2005
© Институт российской истории РАН, 2005
© Дом наук о человеке (Франция), 2005
© Центральный архив ФСБ РФ, 2005
© Совет науки Швеции, 2005
© «Российская политическая энциклопедия», 2005
© A. Berelowitch,ly. Daniiovi, L. Samuelson, etc., 2005
© Institut d'histoire de la Russie de l'Acad mie des
sciences de Russie, 2005
© Maison des sciences de l'homme (France)
ISBN 5 86004 184 5 ® Archives centrales du FSB de la F ration de Rus-
ISBN 5 - 8243 - 0304 - 5 @bs 'Conseil Su dois de !a Recherche, 2005
ISBN 5 - 8243 - 0305 - 1 © ROSSPEN, 2005
Введение
Документы и материалы, публикуемые в 2-ой книге 3-го тома настоящего издания, воспроизводят картину одного из самых трагедийных периодов в истории советского крестьянства. В 1932—1934 гг. в полной мере сказались негативные результаты антикрестьянской направленности аграрной политики государства, основанной на насильственной коллективизации, раскулачивании, создании в необжитых местах спецпоселений для репрессированных крестьянских семей. Утвержденный на первую пятилетку план широкого кооперирования крестьянства и постепенного развития коллективизации (на 18—20%) был отброшен. Вместо колхозного строительства на базе массового вовлечения крестьян в первичные формы сельскохозяйственной кооперации произошло форсирование сплошной коллективизации миллионов крестьянских хозяйств, не подготовленной ни со стороны технического обеспечения, ни в смысле готовности большинства крестьянства к отказу от первичных форм хозяйствования. Причина столь крутого поворота в процессе социального преобразования деревни заключалась в стремлении сталинского руководства изъять у крестьянства такое количество зерна, какое обеспечивало бы получение достаточных средств для ускоренной индустриализации. Отсюда непомерно завышенные официальные оценки производства хлеба в крестьянских хозяйствах и «чрезвычайные меры» при хлебозаготовках. Продолжение сталинской «революции сверху» практически породило в деревне настоящую гражданскую войну и голод, унесший миллионы жизней. Для нужд наращиваемых темпов индустриализации деревня поставляла не только хлеб и другое продовольствие: служившее важнейшим средством подавления крестьянского сопротивления раскулачивание выступало также источником формирования армии принудительного труда и дешевой рабочей силы для промышленных строек, лесозаготовок, освоения необжитых районов.
Хлебозаготовительный беспредел, не считавшийся с реальными потребностями семей колхозников и единоличников, остаточный принцип получения крестьянскими дворами колхозных доходов, осуждение и прямой запрет традиционного способа «поедочного» распределения, спасавшего деревенское население в трудные времена, отсутствие у крестьянства, составлявшего преобладавшую массу населения, одного из важнейших гражданских прав — права на свободное перемещение в пределах страны и продолжавшееся расширение и укрепление карательной системы в деревне повели к беспрецедентному голоду 1932—1933 гг. с огромными смертельными исходами. «Великий голод» охватил огромные районы — Украину, Северный Кавказ, Поволжье, Казахстан, а в значительной мере и Центральное Черноземье, Средний и Южный Урал, Западную Сибирь. Публикуемые документы и материалы убедительно свидетельствуют, что источником страшного бедствия 1932—1933 гг. были не природные катаклизмы, поведшие к неурожаю, а действия высшего политического руководства страны, требовавшего максимального изъятия у крестьян сельскохозяйственной продукции для снабжения города и продажи хлеба за рубежом. Осенью 1932 г. в разгар хлебозаготовительной кампании по инициа-
тиве Сталина, одобренной Политбюро, в основные зерновые регионы страны были направлены чрезвычайные комиссии «в целях усиления хлебозаготовок», якобы срываемых вредителями и злостными саботажниками. И именно предельно жесткая деятельность этих комиссий, опиравшихся на репрессивный аппарат, породила «великий голод». Отдельные должностные лица (особенно на местах), выступавшие против непомерных изъятий зерна у крестьян, в лучшем случае теряли свои служебные посты. Протесты против непосильных поборов, обрекавших крестьян на голод и вымирание, оценивались властями как вредительство, происки классового врага1.
В официальной сталинской версии события 1932 г. в деревне определялись «организационно-хозяйственным укреплением» колхозов и «завершением в основном сплошной коллективизации», о чем было объявлено на пленуме ЦК партии в январе 1933 г. как о важнейшем достижении первой пятилетки, выполненной за четыре года. На том же пленуме было принято решение о создании Политотделов МТС, которые осуществляли не только политическое руководство колхозами, но и политические репрессии через заместителя начальника Политотдела МТС от ОГПУ2. Впервые органы госбезопасности включались в систему непосредственного руководства повседневной жизнью деревни, уже ставшей колхозной и, следовательно, отвечавшей политике государства. И хотя послесталинская советская историография смогла сообщить о таких событиях, как «отлив крестьян» из колхозов в начале 1932 г.3, а художественная литература — даже о голоде 1932—1933 гг.4, но ни происхождение этих событий, ни их масштабы и последствия раскрыть было невозможно из-за строжайшей засекреченности основных документов, относящихся к обстановке в деревне и действительной сталинской политике. Конечно, за последние полтора десятка лет с открытием секретных архивов многое сделано в исследовании коллективизации и раскулачивания крестьянских хозяйств.
Среди документальных изданий последних лет особое место занимает пятитомник «Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927—1939 гг.», включающий материалы высших органов власти того времени. Опубликованные там документы 1932—1933 гг. многое объясняют в происхождении голода и гибели миллионов крестьянского населения в районах хлебного производства. Однако конкретная картина происходившего тогда в деревне полнее воссоздается документами ОГПУ как основного исполнителя репрессий, обеспечивавшего выполнение государственных хлебозаготовок «несмотря ни на что». Конечно, начавшееся с 1930 г. сокращение неприятной для сталинского руководства информации, сказалось на информационных документах ОГПУ и в 1932—1934 гг. Тем не менее в 1932 г. «отливы» крестьян из колхозов и отказы от выполнения государственных хлебозаготовок были настолько значительны, что ОГПУ практически возобновило систему информационных сводок — систему более полной и регулярной информации о негативном и враждебном в деревне.
По документам 1930—1931 гг. мы видели, что основные функции ОГПУ в деревне состояли тогда в практическом проведении политики раскулачивания. «Кулаки 1-й категории» арестовывались и отправлялись в лагеря ГУЛАГа (если не приговаривались к расстрелу), а вместе с ними и многие другие «антисоветские» и «контрреволюционные» элементы из духовенства, интеллигенции, разных «бывших». «Кулаки 2-й категории» вместе с семьями отправлялись в необжитые еще районы страны для зато-
товки леса, добычи полезных ископаемых и освоения новых земель, начиная с сооружения спецпоселений в виде бараков, землянок и других жилищ, обрекавших семьи на вымирание, прежде всего детей и стариков. Были кулаки и «3-й категории», которых после раскулачивания надлежало разместить в пределах краев и областей их прежнего места жительства5. Их судьба будет решаться в репрессиях 1932 г.
Документы 1931 г. обнаружили необычный эпизод в отношениях ОГПУ и сталинского Политбюро — столкновение, вызванное попыткой руководства ОГПУ ограничить дальнейшее формирование контингента сяецпереселенцев реальными возможностями их расселения и трудового использования без их массового вымирания и бегства. По оценке ОГПУ за
1931 г., общая численность спецпереселенцев по стране могла быть увели
чена на 90 тыс., максимум на 100 тыс. семей, тогда как Сталин требовал
выселения во вновь осваиваемые районы страны 250—300 тыс. семей.
В июле этого года решением Политбюро было принято, конечно же, тре
бование Сталина. В августе представители руководства ОГПУ, предлагав
шие учитывать опыт 1930 г., были понижены в должности и разосланы в
разные регионы страны. Даже Г.Г. Ягода потерял на год должность перво
го зама управляющего ОГПУ6.
Среди документов 1931 г. опубликованы разосланная на места в начале октября сводка ГУЛАГа о скверном положении спецпереселенцев (таком же, как и в 1930 г.), а также распоряжение от 29 декабря, ограничившее возможности передачи детей и стариков спецпереселенцев их родственникам, ввиду, якобы, «улучшения положения с устройством»7. Приведенные сведения настолько не соответствовали действительности, что меньше месяца спустя, а именно 26 января 1932 г., Комиссия Политбюро ЦК ВКП(б) о спецпереселенцах, возглавляемая Я.Э. Рудзутаком, в составе членов которой были Г.Г. Ягода и М.Д. Берман, оказалась вынужденной говорить о реальном положении крестьян, выселенных в необжитые места. В протоколах названной комиссии Политбюро, сохранившихся в материалах руководства ОГПУ, видно стремление не принимать на себя ответственность за бесчеловечное отношение к людям. Заседание 26 января
1932 г. было посвящено санитарному и культурно-бытовому состоянию
спецпоселений. И то, и другое в целом определялось как «неблагонадеж
ное» из-за «непроведения хозорганами необходимого строительства
жилищ и подсоб-ных помещений» — колодцев, бань, лечучреждений и
др. Отмечалась «неудовлетворительная работа» органов здравоохранения,
а во многих местах и их отсутствие, «повышенная заразная заболевае
мость и неприспособленность контингента спецпереселенцев к суровым ус
ловиям необжитых районов», что вызвало «значительно повышенную
смертность».
Показательно, что данные подтверждали сведения, приведенные в письме В.Н. Толмачева, написанном 16 апреля 1930 г.8 Приводим текст из протокола от 26 января 1932 г.: «Особенно велика смертность среди детей младших возрастов (до 8-ми лет), доходящая в некоторых краях до 10% их численности в течение месяца. Эта смертность детей зависит не только от общих отрицательных факторов санитарных, бытовых, климатических, но и от недостаточного по количеству и неудовлетворительного по качеству их питания*.
Комиссия Я.Э. Рудзутака приняла целый ряд решений, обеспечивающих хотя бы самые скромные условия существования для людей, тем более семей, оказавшихся в необжитых местах и обязанных к повседнев-
9
ному труду. Однако эти решения принимались в основном через полгода, а в лучшем случае через 3—4 месяца после разгрузки эшелонов со спецпереселенцами там, где их никто не ждал. Таковы были неизбежные результаты сталинских решений, принятых в 1931 г. В январе 1932 г. комиссия Политбюро ЦК признала «необходимым организовать на ближайшие 6 месяцев дополнительное питание наиболее слабых детей младших возрастов (до 8-ми лет) в первую очередь» и сделать это через сеть общественного питания в детяслях, дошкольных учреждениях или специальных детских столовых путем выдачи на руки. Однако комиссия тут же оказалась вынужденной «установить процент детей до 8 лет, получающих добавочное питание, в 20% от их общего наличия» с учетом дифференциации по краям и районам в зависимости от бытового положения спецпереселенцев. НКСнабу предлагалось отпустить для этой цели на 6 месяцев по 50 тыс. полноценных пайков, содержащих необходимые продукты. Состав пайков требовалось согласовать с НКЗдравом.
Предложения комиссии по проблемам проживания спецпереселенцев могли быть лишь предварительными и частичными, например, указывалось: в краях, пораженных эпидемиями, следовало организовать специальные комиссии из местных представителей и принять к сведению сообщение НКЗдрава о посылке его крупных представителей 27 января на Урал и в Казахстан «для принятия необходимых мер по борьбе с эпидемиями».
Наркоматы и хозяйственные органы, использующие труд спецпереселенцев, обязывались своевременно производить строительство для них жилищных и подсобных учреждений, включая санитарные, детские и др. Это важное решение в ряде случаев находило отражение в жизни. Нами публикуется информация в комиссию о поступивших в марте заявках ряда хозяйственных организаций Средне-Волжского края на предоставление рабочей силы из спецпереселенцев, в совокупности составляющих 2,2 тыс. семей. В заявках сообщалось о жилищном строительстве и других видах обслуживания спецпереселенцев по линии Наркомздрава, Нар-компроса и др. (док. № 11). Мы, однако, не можем утверждать, что соблюдение требований комиссии стало общим правилом.
Отметим, наконец, и другие решения комиссии Рудзутака, несколько смягчавшие положение спецпереселенцев: возможность оставлять на местах семьи бежавших спецпереселенцев, не имеющих трудоспособных глав, снижать отчисления с зарплаты спецпереселенцев в фонд ОГПУ с 15% до 5%. Перед Политбюро был поставлен вопрос о возможности амнистии и восстановления в правах спецпереселенцев по ходатайствам хоз-организаций, подтвержденным ОГПУ.
Совершенно неожиданный поворот требований комиссии Политбюро к условиям жизни и труда спецпереселенцев, признание возможности их «амнистии» и даже своего рода оправдания побегов семей без трудоспособных членов, выглядят почти героическим противостоянием сталинской позиции, что, конечно, невероятно. (Несколько ниже мы коснемся ряда изменений в поведении крестьян-колхозников, что могло потребовать хотя бы осторожности и учета тех обстоятельств, которыми раньше пренебрегали.) Комиссию Политбюро по раскулачиванию во главе с безоговорочным исполнителем сталинской воли А.А. Андреевым заменила комиссия по спецпереселенцам во главе с Я.Э. Рудзутаком, исполнительным членом Политбюро, но вместе с тем человеком отнюдь не без самостоятельного мнения. Задачей комиссии оставалось количественное наращива-
10
ние спецпереселенцев как массы подневольного труда, что требовало от ОГПУ предоставления сведений о численности невыселенных кулацких семей, наряду с требованиями сведений о состоянии спецпоселений. Первые справки ОГПУ по состоянию на 25 января и 15 марта 1932 г. не были приняты к рассмотрению комиссией Рудзутака из-за неполноты сведений. Достаточно сказать, что в этих справках отсутствовали сведения по Украине9.
Публикуемые в этом томе записки руководству деятелей СПО ОГПУ Г.А. Молчанова и Г.С. Люшкова (см. док. № 2, 3, 4, 5) свидетельствуют о готовности системы продолжать выселение «кулацких хозяйств», не дожидаясь выяснения ситуации в целом, на что были направлены требования комиссии Рудзутака. В этом отношении важна спецсправка СПО «О бегстве кулачества с мест постоянного жительства и из пунктов ссылки». Как констатируется в документе, первые бегут «с целью уклонения от репрессий и выполнения гособязательств» (при раскулачивании), а вторые бегут из спецпоселений из-за «неудовлетворительных хозяйственно-бытовых условий». По сведениям на 15 марта 1932 г., речь шла о побегах 18 тыс. человек в Северо-Кавказском крае, 22 тыс. в Нижне-Волжском крае, 27 тыс. на Украине, почти 14 тыс. в Казахстане, 6 тыс. в Московской обл. и т.д. (док. № 10).
Справка «О количестве учтенных невыселенных кулацких хозяйств по состоянию на 10 апреля 1932 г.» единственная, принятая к рассмотрению на комиссии Рудзутака. Общее число раскулаченных, но не выселенных семей, на 10 апреля определялось в 321 438, из которых было 85 491 «обеспеченных трудоспособными мужчинами» и «пролезших в колхозы и совхозы»; 51 117 семей, «трудоспособная часть которых находится в бегах» и «устроилась на работы в промпредприятия и строительства», проживая в городах; 73 031 семья скрывшихся «в полном составе... с постоянного места жительства»; 22 788 семей вовсе не имели «в своем составе трудоспособных мужчин»; 64 495 семей, имевших «в своем составе трудоспособных», но отбывавших «наказания в лагерях или исправительных домах» и «в ссылке». И наконец, в составе раскулаченных оказалось 18 750 семей бывших красногвардейцев, состоящих на службе в армии и даже лиц, имеющих особые заслуги перед революцией (док. № 14).
10 апреля комиссия Рудзутака рассмотрела данные о численности невыселенных кулацких хозяйств и приняла решение «О выселении кулаков». В течение текущего года, согласно этому решению, предлагалось выселить 30—35 тыс. семей кулаков, вычищенных из колхозов и раскулаченных», обязавшись в ближайшее время «рассмотреть подробно, какое количество семей», «из каких районов» и «в какие края, области» направить. При этом ОГПУ вменялось в обязанность обеспечить «особо тщательный подход» к выселению, заранее «заключить договора с хозоргана-ми на их трудовое использование» и «представить в Наркомфин Союза сметы на расходы по выселению кулаков». Отметим, что за время с 26 января по 10 апреля Комиссия по спецпереселенцам превратилась из органа Политбюро в орган ЦК ВКП(б), в результате чего значение постановлений этой комиссии сразу и намного утратило силу: из решений они стали всего лишь мнением. Характерно, что ни одна из известных нам последующих справок СПО ОГПУ о невысланных кулацких хозяйствах (на 15 июля и 15 октября) для комиссии Рудзутака не была сделана — каждая начата, но не закончена10. Характерно также, что в документах
11
ОГПУ за 1932 г. нам больше не встречались упоминания о комиссии Руд-зутака.
Такое сокращение выселения раскулаченных семей, какое предложила комиссия Рудзутака, не было принято ни на верхах, ни в низах репрессивной системы. В апреле того же года СПО ОГПУ представило «Ориентировочный расчет переселения кулацких хозяйств в 1932 году», охватывающий все 22 региона своей системы. По этому расчету в стране еще насчитывалось 85 775 кулацких хозяйств «с наличием в них трудоспособных глав», из коих предлагалось выселить в течение мая—июня 38 650 семейств (док. № 16). Промедления не было — уже на 13 мая численность «изъятых голов кулацких семей, намеченных к выселению» достигла 17 273 человек. И это без сведений от Украины, Белоруссии, Башкирии, Казахстана и ряда других регионов11. К проблеме раскулаченных семей мы еще вернемся. Главной проблемой 1932 г. стало противоборство власти и крестьянства в целом.
